"Мы всегда выживали". Саймон/Генриетта.
Автор: Alexana Lee.
Персонажи: Саймон Фостер/Этта Бишоп
Рейтинг: G
Жанры: Гет, Романтика, Драма, POV

Описание:
Ненавижу рассветы. Они забирают у меня Саймона и крохотную иллюзию безопасности. Они признак нового дня, нового боя, новых потерь. Я устала. Мне всего двадцать четыре, а я так чертовски устала.

Примечания автора:
Надеюсь, не одной мне показалось, что между Эттой и Саймоном в 4.19 нечто большее, чем просто дружеские отношения.

Я не люблю сны.
Это одна из обманок нашего сознания. Иллюзия, которая лишает нас ощущения реальности. Когда я была маленькой – просыпалась в слезах от того, что настоящий мир был слишком тяжел. И возвращаться в него было мукой.
Я выросла и давно перестала плакать. Но чувствовать, как каждое утро безжалостно бьет по лицу безнадежностью и горечью – невыносимо.
Единственное, что не дает мне упасть – его руки. Он говорит, что пока мы живем, в нас есть маленькая толика надежды. Я обрела ее только тогда, когда он появился в моей жизни.
- Вставай, оса. – он шепчет мне в плечо, и я просыпаюсь, - Уже почти рассвет.
Я чувствую, как его небритый подбородок колет мою спину, когда он целует меня под лопаткой. Это простое, ненавязчивое ощущение зажигает во мне маленькую искорку света. Искорку, которую ни один Наблюдатель не сможет отобрать или потушить.
Саймон боится, что Наблюдатели вынудят его меня позабыть. Сама знаю, что я его слабость. А он – моя. Кроме нас самих, у нас нет больше ничего. Только злость, ненависть и боль. Много боли. Чудовищно много боли.
- Нам же еще не пора. – шепчу я в ответ, открывая глаза. Я вижу его взлохмаченную шевелюру рядом со своим лицом, и меня переполняют смешанные чувства. Я люблю его. Болею ним. Боюсь за него. Каждую минуту своей жизни – боюсь.
- Им нельзя знать о нас, оса.
- Знаю, знаю – это слишком опасно. – я переворачиваюсь на спину, и натягиваю простынь до самого подбородка. Саймон опирает голову на руку и насмешливо смотрит на меня сверху вниз. Он слышит иронию в моем голосе, и знает о моей нехорошей способности пренебрегать опасностью. Тем более – ради него.
- Я серьезно, Генри. – его ладонь ложится на мою щеку. Только Саймон знает мое полное имя и знает, что терпеть не могу, когда он его сокращает именно так. Поэтому я больно двигаю его по ребрам. Он смеется и целует меня.
В краткие секунды между поцелуями я уговариваю его еще поспать.
Он обходился без сна около недели, патрулируя улицы. И я не хочу больше волноваться, что он свалится от усталости где-то в подворотне.
Саймон никогда не спит спокойно. Он утверждает, что раньше было еще хуже – и кошмары мучили его каждую ночь. По его словам, когда я рядом – ему спится лучше. Я знаю, что это ложь. И он понимает, что я это знаю. Но в этот обман я готова поверить ради него. Поэтому каждый раз, обнимая его, пытаюсь надеяться, что мне по силам забрать у него немного боли, огня и крови из его страшных снов.
Я знаю, что до рассвета уже не усну. Я лишь тихо лежу рядом с Саймоном. Бедный мой. Как же он устал от всего этого. От этой бесконечной борьбы. Эти седые нити в его волосах. Эти морщинки, лучами расходящиеся от углов глаз. Эта вечная печать боли на его лице. И я ничем не могу помочь. И он ничем не может мне помочь.
Мы с ним два побитых одиночества, которые ухитрились в этом ужасном мире отыскать друг друга, и уцепиться мертвой хваткой. Мы убиваем себя в этой вечной войне за каждую человеческую жизнь. В один момент я поняла, что больше не могу цепляться за призрачную надежду. Я искала тех, кто может нас спасти, но натыкалась лишь на стены, возводимые режимом Наблюдателей. И только способность скрывать свои истинные мысли и бессовестно лгать им выручала меня. Однажды я решила – у меня нет больше сил бороться за этот тонущий мир. За этих запуганных, забитых людей. За иллюзии, которые не стоят войны.
И тогда судьба подарила мне его.
Мы «познакомились» во время очередной стычки Лоялистов и Местных. Я только пришла в подразделение, а он руководил операцией по наведению порядка. Я словила три пули в бедро. Саймон – десяток, прикрывая меня своим телом.
Год за годом я искала малейшие нити, которые могли бы привести меня к потерянной команде. И каждый раз я оказывалась в тупике. Я бесилась, порывалась все бросить, разочароваться. Но всякий раз, когда я смотрела на Саймона – эта злость проходила, и сменялась надеждой. Он так упорно боролся за этот мир и этих людей, так отчаянно не жалел сил и себя самого, что я невольно прониклась его упорством.
Когда я смотрела на него, то представляла своего отца. Мне отчего-то казалось, что Питер Бишоп был именно таким – светлым, благородным, сильным. Способным защитить меня от всего мира.
И если мой отец был таким, то я понимаю, за что его полюбила моя мать.
И в один прекрасный день я поняла, что влипла. Я влюбилась в этого мужчину, который был старше меня почти на четырнадцать лет. Я стала уязвима. Я привязала себя к этому уставшему, печальному человеку. Его боль стала моей болью. Мы учили друг друга улыбаться – и я впервые увидела, насколько хороша улыбка Саймона. Мы заставляли друг друга видеть в остатках этого мира что-то светлое, какую-то смутную надежду на добро. Это глупо, странно, но тем не менее – это так.
Я не люблю сны.
В них я часто вижу, как Саймон выскальзывает из моих рук, теряется где-то в толпе безликих людей, подчиненных системе. Мне кажется, что я больше не увижу его гордо вскинутой головы. Не смогу больше питаться его силой и уверенностью. Я кричу, просыпаюсь, и прижимаюсь к его груди так крепко, как только могу.
И сейчас вот я провожу ладонью по его лицу, и нечаянно его бужу. Он спит слишком чутко.
- Ты чего, оса? – с улыбкой спрашивает он. Я чувствую его руку на своей талии, и мне становится так горько ,что сердце вот-вот разорвется на части. С ним я слаба и уязвима. Без него – я ранена и потеряна.
- Я люблю тебя. – тихонько шепчу я, не понимая, какие причины движут мной. Но мне вдруг кажется, что если я не скажу это ему – мир рухнет.
- Я знаю, Генри. – серьезно отвечает Саймон. Он не на шутку встревожен, ведь он в курсе – я не склонна к спонтанным истерикам. Я придвигаюсь к нему ближе, и стараюсь убедить себя, что у меня просто паранойя.
- Я так боюсь за тебя. – я редко откровенничаю. И так я как на ладони у Саймона – он знает меня лучше меня самой, - Я все время думаю…
Саймон берет меня пальцами за подбородок и заставляет смотреть ему прямо в глаза.
- Я не могу пообещать, что все будет хорошо, оса. Потому что все будет плохо. С каждым днем – хуже и хуже. Но мы это постараемся изменить. Это все, в чем я уверен.
Он никогда мне не лжет. Он может недоговаривать. Но он всегда со мной честен. Потому что больше у нас ничего нет. В этом мире, где твои мысли – собственность Наблюдателей, нет ничего более ценного, чем подарить их другой живой душе.
- Просто я не знаю, что делать без тебя. – выдыхаю я.
Он обнимает меня, и я расслабляюсь, становлюсь маленькой слабой девочкой – легкой, тонкой, нагой, безраздельно принадлежащей этому взрослому, мудрому мужчине.
- Что делать? Бороться, Генри. Каждый день, каждый час. Сражаться за право снова называться людьми.
- Я бы не смогла без тебя.
- Смогла бы. Ты сильная. Сильная и храбрая. – его руки гуляют по моей спине. - Лучшая из всех, кого я встречал.
Но даже его горячие мозолистые ладони не могут забрать ту острую боль, что с новой силой принялась глодать меня изнутри. Мои родители не верили в сверхъестественное. А я верю в интуицию.
Втайне мне хочется предложить ему забыть обо всем и бежать. Выковырять из его руки маячок слежения, и уехать в забытую всеми деревню где-то на юге Австралии. Жить кочевниками, бегая от Наблюдателей по всему земному шару. Не иметь пристанища, а держаться только друг за друга.
Зачем мне пытаться найти отца и деда? Я была слишком мала, чтобы их помнить. У меня есть лишь слепая любовь к тем, чьи лица напрочь стерлись из моей памяти. А Саймон – он настоящий, он рядом. И я не могу его потерять.
Ради чего я должна жертвовать своим счастьем? Ради этого раненого, раздробленного мира? Ради людей, которые знать не знают о моем существовании? Ради светлых надежд на будущее?
Эти мысли вспыхивают у меня в голове, и я ужасаюсь. Куда придет наш мир, если все мы будем мыслить такими категориями. Мои родители в свое время боролись не для того, чтобы их дочь просто так опускала руки.
- Светает. – тихо говорю я.
Ненавижу рассветы. Они забирают у меня Саймона и крохотную иллюзию безопасности. Они признак нового дня, нового боя, новых потерь. Я устала. Мне всего двадцать четыре, а я так чертовски устала.
Саймон склоняется надо мной, и я глажу его высокий лоб и тронутые сединой пряди волос. Его четкие скулы и щетинистый подбородок. Мысли о нем спасают меня в самые темные секунды моей жизни. И если бы у меня не было этой любви – болезненной, нелепой, хрупкой – я бы не находила сил каждый раз вставать утром в глухую безнадежность за окном.
- У нас есть немного времени. – Саймон целует меня, и я прижимаюсь к его горячим, сухим губам, вкладывая в этот поцелуй все свое сердце и истерзанную душу. Пальцами я ощущаю шрамы на его спине – рубцы от пуль, следы от ножевых ранений. Он никогда о себе не думает.
За окном улицы потихоньку наполняются серым, безликим светом. А я все еще сопротивляюсь новому дню, цепляюсь пальцами за ускользающую ночь и за плечи Саймона. Он шепчет мне какие-то слова – успокаивающие, нежные, любящие.
Мы с ним словно две раны ,которые по какой-то странной прихоти научились исцелять друг друга. Я знаю, что всякий раз, когда Саймон встречает Наблюдателя – ему страшно, что тот узнает о его привязанности ко мне. За свои ценности и убеждения Саймон готов умереть. И мне не по себе от того, что я одна из таких вот ценностей.
Он принадлежит к той породе героев, что идут на великие поступки без ложного пафоса. В нем нет никакой фальши – он истинный рыцарь до мозга костей, и никакие Наблюдатели не в силах это изменить. Он могут стереть ему память, забрать у него любовь ко мне, создать ему новую жизнь… Но отобрать у него его сущность даже они не в силах. Я это знаю, и этим горжусь.
Мы переступим порог и наденем маски агентов подразделения. Мы будем делать вид, что лишь коллеги, играть спектакль для целого мира – для Наблюдателей, Броилза, Лоялистов. Чтобы никто и никогда не сумел добраться до единственного, чем мы еще вправе распоряжаться самостоятельно.
Я не хочу знать, что будет завтра. Я просто хочу быть уверена, что я смогу вернуться сюда, в этот заброшенный всеми дом. И что здесь меня будет ждать мой мужчина, мой рыцарь печального образа. Я хочу быть уверена, что настанет ночь, и никто не сможет потревожить его сон.
Я хочу верить.
Но я пока не знаю, что это наше последнее утро на двоих.